Никита Олейник о книге Евгения Торчинова “Пути Философии Востока и Запада, Познание Запредельного” / 2022
Давно обещал написать о книге, которая, прямо сказать, нешуточно завладела моим вниманием последнее время, и все реже выпускается из рук.
Не писал по той причине, что по мере прочтения, чем дальше, тем яснее становилось, что краткий и при этом интересный обзор на нее написать малореально, а чем-то сухим и “на успокойся” отделываться тоже не хотелось.
Пришло такое решение: расскажу общую суть, а далее буду делиться с вами своими мыслями по ходу прочтения, или плодами последующей рефлексии.
Итак, Евгений Торчинов, “Пути Философии Востока и Запада, Познание Запредельного”. Торчинов — известнейший российский ученый-религиовед, в Питере, говорят, вокруг него до сих пор настоящий культ, при том, что покинул наш мир еще в 2003м году.
Книга, в целом, ставит задачей попытку предложить возможные пути для преодоления кризисного состояния западной философии и западной мысли через добросовестное погружение в мысль восточную и ее наследие (1й раздел), а также скрупулезное изучение и систематизацию опыта измененных состояний сознания и трансперсонального опыта (раздел 2й).
“Добросовестным” здесь можно назвать такой подход: изучать восточную культуру и восточную мысль As Is (то есть не навешивать на нее собственных представлений о том, какой может быть философия, превращая объект изучения в созданный собственной рефлексией конструкт — как делали, по словам Торчинова, многие исследователи), но при этом — самому “одной ногой” оставаться на территории мысли западной, проводя параллели смыслов, концептов и конструкций там и там, делая попытку если не синтеза, то создания семантического “мостика” между мыслью двух миров. Я сейчас дочитываю первый раздел, и на мой взгляд, ему это блестяще удалось.
Первый раздел вообще в первую очередь прекрасный “гайд” для тех, кто хочет впервые (или далеко не впервые) погрузиться в весь, переливающийся миллионами красок, калейдоскоп философии Китая и Индии (под философией в данном случае, конечно, имеется в виду и то, что обычно относят к “восточным религиям”).
Торчинов, как и подобает, пишет академическим языком, но это, скорей всего, не тот случай, когда в словарь философских терминов придется лазить на каждом абзаце. (Хотя делать это в любом случае стоит, чтобы лучше понять и прочувствовать написанное). Прекрасного чувства юмора и, как я это называю — “видения наличия читателя”, когда автор его чувствует и обращается к нему, а не вещает в условную пустоту — Евгению Алексеевичу тоже не занимать.
В общем, приглашаю вас в это увлекательнейшее путешествие. Лично у меня произошел не просто какой-то там “апгрейд сознания”, а вообще полная пересборка, отразившаяся, в том числе, даже на повседневном мировосприятии и самочувствии (последний раз такое было с Делёзом).
Второй раздел еще впереди, не сомневаюсь, что и это будет незабываемый опыт.
Ниже приведено подробное описание материала, с которым я работаю уже 5 лет, с того момента, как понял, что решение моих музыкальных задач лежит в плоскости модульного синтеза. Некая общая экспликация к моим работам на ПО и альбома “младший научный сотрудник“.
Сначала хочется сказать, что основных для меня тем в музыке две: первая — это восприятие музыки как изображения или пластики изображений, а о второй теме скажу ниже. Каждый трек в альбоме изначально видится мной, как нестатичный визуальный этюд, картина, кинетическая скульптура или инсталляция. Следовательно, появляется некая плоскость, пространство и предметы, и всё это как-то соотносится друг с другом и создаёт равновесие.
Помимо визуального восприятия, с самого начала моего музыкального пути меня привлекала близость к некой абстракции речи. Органический интерес вызывали электронные звуковые “вопли” и ощущения того, что звук своим напором пытается мне что-то “пояснить”, на уровне эмоций надавить на меня этим близким к человеческому голосу, но далёким от языка звучанием. Я хотел в музыке “оперировать не то чтобы самой речью, а импульсом, естественным позывом к речи” (эти мысли о речи были точнейшим образом сказаны Всеволодом Некрасовым в предисловии к книге Михаила Соковнина “Рассыпанный набор”). Именно поэтому в моих работах обнажена сырая природа цифрового звука, как отсылка к чему-то первостепенному. Есть ещё один важный момент, он даже не пункт, а нечто номинально вложенное в мою работу с художественным материалом. Не могу избавиться от мыслей, что каждый из нас — это вариация одного простого алгоритма, есть ли у него точка запуска или конец, ответить я не могу.
Лучше объяснить на примере деревьев. Дерево есть повторение самого себя, простого паттерна, без которого дерево невозможно. Некий трезубец, который копируется до определенного предела, этот трезубец есть и в стволе, и в каждой веточке, в свое время ствол подобен веточке и наоборот. Я думаю, что данный паттерн, алгоритм, или можно назвать это идеей, в сути своей идеален, но, сталкиваясь со средой, подувшим ветерком, погодными условиями, т.е. внешней средой, делает своё дело всегда с некой “ошибкой”, что естественно. И в итоге мы видим сложное и красивое дерево, и если поскрести эту сложность, то мы увидим простой повторяющийся паттерн.
Так вот, этот принцип самоподобия, как известно из открытых источников, преследует жизнь, как мне иногда кажется, абсолютно везде, трахеи, венозные сосуды, график биения сердца, текстуры гор и так далее. Для меня эта идея — нечто первичное, дальше которого я не могу зайти, а если и зайду, то, мне кажется, я увижу нечто цикличное и история замкнется сама на себе. (Да и в целом этот язык природы — по сути своей принцип наименьшего действия, тенденция к упрощению, что является стержнем восточных культур и многих философских течений. И всё это тоже отражается в моих (и не только) принципах записи музыки и подхода к её написанию, и также живописи, это всё имеет твердую почву, как мне кажется.)
Эта идея тянется через практически всё, что я делаю, и в музыке проявляется как минимум в том, что я стараюсь во всём увидеть или вычленить некий органический грув, но не тот, который часто сопровождается словом “качает”, абсолютно нет, далее подробно остановимся на определении грува, как я его понимаю. Грув — это нечто иное, что исчерпывающе я не могу определить, но я убеждён на данный момент, что грув это как “6-е чувство” или первое, или “чувство n”, как хотите, главное, что если вы в себе это открыли, то можно чувствовать музыку везде и во всём и так глубоко, насколько это возможно. Я слышу грув везде, в звуках капель дождя или в шуме метро, стиральной машинки (ничего уникального в этом нет, сегодня я уже не могу ответить, доволен ли я этим навязчивым качеством или нет). Отсюда вытекает новый момент, а скорее отсылка к середине текста с неким дополнением. Когда я слышу стук колёс в метро, то смешивается большая масса звуков, и всё-таки не вся эта стена является грувом, а именно то, что слышно ЗА тем, что упущено нашим восприятием. И вот как это все соотносится с вышесказанным: как мне кажется, грув связан с циклами, повторениями, но опять же не с пресловутым линейным метром, а с каким то алгоритмом, паттерном, который каждый раз репродуцируется с «ошибкой» (нестыковкой, помехой), в общем, маленькая модель вселенной внутри музыки, настоящей музыки. Большое повторяется в малом, малое в большом. Очень сложно объяснить, что я имею в виду под ошибкой, но для меня это не что-то, что нужно избежать, а наоборот естественная и органичная деталь, как например с нашим сердцебиением: оно не статично и не укладывается в ровную метрическую сетку. Есть ещё важный аспект, о котором тоже важно сказать, он касается модульной системы, с которой я работаю.
Что такое модуляр в смысле работы с ним, общения с ним. Есть алгоритм, который я, как автор, закладываю в него, и задаю ему среду (о которой говорилось выше) и некие ворота, для совершения ошибок в повторении этого алгоритма, ещё и сам вмешиваюсь в него, отталкиваясь от того грува, которым он мне отвечает, соответственно надстраивается обратная связь между мной и инструментом. Опять мы видим нечто зацикленное и завязанное на самом себе. И последняя отсылка к циклу и даже бесконечности: модуляр не позволяет сохранять патч и по большому счету позволяет сыграть композицию с определённым пэтчем единожды, и так как я не могу вернуться к первоначальному результату после сыгранного трека, то конец этого трека, является одновременно и началом другого. Получаем нечто без начала и конца. На сегодняшний день это максимум, как я могу выразить в текстовой форме, что является большой частью того, что мною движет в моём деле.